Огонь, огонь, огонь, только огонь по-настоящему вечен. Огонь - лучший путеводный маяк, он всегда приведёт к цели, даже если разглядеть её невозможно. Гримм любил огонь - той болезненной привязанностью, когда существования без него не мыслишь. Вместо брата, друга, любовницы - лишь пляшущее в жаровнях пламя Ритуала, пламя призыва, его проклятие и благословение. Он ненавидел пламя. Он его боготворил.

Покоряться чужой воле и являться на любой зов... или же находить в этом положительные стороны и с искренним любопытством ребёнка исследовать всё вокруг. Гримм понимал своё Мрачное дитя, такое любопытное, непоседливое, понимал, почему малыш ушёл вместе с Рыцарем, покинув труппу. Он никогда не принуждал оставаться с ним навсегда - каждый был волен уйти так же легко, как пришёл. Другое дело, что большинство без него, без труппы, без полыхающей сцены не мыслили больше продолжения собственного бытия, они переплелись с его миром плотью и кровью. Им было бы проще вырвать из груди собственные сердца, чем покинуть его.

Но Дитя оказался не таким. Его привязанность к родным оказалась ниже желания исследовать мир. Гримм надеялся, что его чадо, в отличие от него самого, навсегда останется свободным. Ему незачем рыскать по умирающим мирам в поисках призрачного пламени. Незачем жить лишь от одного появления на сцене до другого. Незачем застывать в их бессмертной неизменности, подобно мухе в янтаре. Гримм верил, что однажды оно сможет найти дорогу в лучшую реальность. В ту, что не будет рассыпаться от каждого неосторожного шага искателей приключений. Такую, где товарищи не будут гибнуть или обращаться в тени, где можно доверять тому, с кем познакомился по пути, не ожидая подвоха даже от самых крохотных существ.